Единый Шашечный Сайт

Зоя Голубева,
16-кратная чемпионка мира

Недалеко от нашего дома, на Народной, 14, была пионерская комната. Папа туда иногда ходил, играл с детьми в шашки. Когда нам с сестрой было по семь лет, папа отвёл нас туда заниматься. Сначала шла большая проходная комната, там тренировались штангисты. В следующей комнате был кукольный театр. Мы туда хотели, но нас не взяли. А самая маленькая комната была отведена под шашки. И когда мы на шашки приходили, то заходили во вторую комнату и играли с куклами, пока никого не было.

Сначала Кац на нас особого внимания не обращал. А потом, года через два, пришёл к нам на тренировку один перворазрядник, фамилию не помню. Кац спросил, кто хочет с ним сыграть. Все затихли, мы же ещё новичками были. А я вызвалась. Сыграли вничью, и после этого Кац начал ко мне присматриваться. Потом мы перешли на стоклетки, и на одной из тренировок Михаил Александрович поставил комбинацию «Крест» одного голландца из какого-то журнала. Ходов 15-16 всё отдаешь, чёрные стоят большим крестом на большой дороге и двойнике, у белых остаётся одна дамка, и сбивает по кругу. Мы продвигали эту комбинацию, посмотрели, как правильно побить, и забыли. Через какое-то время Кац говорит: «Ой, я потерял эту комбинацию, не найду никак. Жалко». А я её помнила, и решение помнила. У меня зрительная память очень хорошая. После этого Кац на меня внимание и обратил. Мне было лет 9-10 тогда. Ещё мы смотрели партии Сейбрандса, потом я отворачивалась и при помощи нотации диктовала всю партию. Она у меня как-то в голове сразу записывалась. Мне легко было это делать.

Кстати, на стоклетки я не хотела переходить. На маленькой доске было уютно. Никаких вариантов мы не учили, я всё время играла «Гибельное начало». Но стоклетки быстро затянули, и возвращаться в русские я уже не хотела. Когда Кац меня в старшую группу перевёл, то было тяжело. Мы с Олей самыми младшими были. Но, может, поэтому и прогрессировала так быстро.

Пошли результаты. В 13 лет стала мастером спорта. Тренировки проходили весело. Михаил Александрович — очень талантливый педагог. Именно педагог. Мало того что он в шашках хорошо разбирался, но ещё и своей личностью притягивал. По воскресеньям у нас тренировка в девять начиналась, так я уже в полдевятого стояла на улице и с нетерпением высматривала Михаила Александровича. Он обычно со стороны 98-й школы шёл со своим большим коричневым саквояжем. Очень хотелось тренироваться. По воскресеньям мы играли «Олимпийские турниры». У каждого был свой ник. Я почему-то была Воронцовым. У нас была переходящая медалька, совсем простенькая, из алюминия. Но мы так боролись за неё, такие страсти были.

Кац всё время шутил. Я когда сама тренировки провожу, часто ловлю себя на мысли, что употребляю его фразы. Ещё интересная фишка была с начальными разрядами. У Каца была большая тетрадка, куда он записывал таблицы турниров. За первое место он рисовал рожицу коровы. Набираешь десять коров — получаешь пятый разряд. И так далее. Я тоже это использую в работе. Как ни смешно, но пользуется популярностью. Дети всё время считают эти смайлики и ждут разряды. Большой педагогический талант у Каца, он занимался и занимается своим делом. Как-то и мне это передалось. Хотя я не собиралась становиться тренером, вообще про это не думала. Но от судьбы не уйдёшь, видно. 20 лет уже тренирую.

Но и ругалась я с Михаилом Александровичем. Я же упрямая была, со своим взглядом на всё. У меня характер ужасный был. Я очень не любила проигрывать, поэтому, наверное, столько и выигрывала. В детстве, когда проигрывала на тренировке, я ругалась, могла кого-то избить даже. Кац вообще выгонял меня несколько раз навсегда. Но я приползала, как побитая собака, просилась обратно. Я не могла без шашек. Мне очень нравилось выигрывать, у меня прямо жажда ненасытная была. А проигрывать я не умела. Меня это так бесило. Я себе говорила, что больше не буду проигрывать, чтобы так не расстраиваться. Не удалось тренеру научить меня проигрывать, хотя он и пытался, наверное.

Как-то мы поехали в Поти на чемпионат Союза. Оля моя четыре партии подряд проиграла, расстроилась. Мы сидим за ужином, и Кац говорит ей: «Всё, прекращай плакать. Ставлю тебе новую задачу — проиграть все партии турнира». И как-то Оля отвлеклась от этого всего, выиграла у кого-то, вничью сыграла. Кац её даже шутя ругал, что не выполнила установку. У Оли настроение улучшилось, она даже меня победила под конец турнира.

Много находились на сборах в Стайках. Там спортсмены из других видов спорта были: гандболисты СКА, футболисты минского «Динамо». Помню, идём как-то на обед после тренировки, а навстречу штангисты:

— Вы с тренировки? У вас, наверное, голова болит?
— Почему?
— Мы штангу потягали, так у нас руки болят. А у вас должна голова болеть.

Кац прилетал в Голландию на мой матч с ван Лит в 1996 году. И рассказал потом интересный случай. Карен готовил Сейбрандс. В одной из партий у меня полурогатка, соперница нападает и стоит простая комбинация в два хода. И как раз в это время Сейбрандс даёт комментарий телевидению, его спрашивают, как позиция у Карен. А он же в голове всё держал и, когда узнал, куда она пошла последним ходом, то произнёс только: «О боже мой!».

Помнятся ещё две истории из поездок. Как-то мы ехали на поезде из Парижа к месту турнира. В купе с нами сидела француженка. А Кац в школе учил французский, правда, словарный запас у него был очень небольшой. Но он так умел этими словами жонглировать, что прекрасно объяснялся. И уже через 10 минут поездки француженка довольная сидела, смеялась и внимала Михаилу Александровичу.

Когда я первый раз поехала в Голландию, мы зашли в кафе выпить кофе. И я там забыла маленькую сумочку. Мы с Кацем вернулись. Но надо ведь как-то объясниться с барменом. Как будет сумочка Кац не знал, но нашёлся — сказал ему «пти вализ», маленький чемодан. Я и сейчас помню все его французские слова, которыми он разговаривал.

В первую очередь хочу пожелать Михаилу Александровичу здоровья. Весёлость свою он не растеряет до конца жизни, это я знаю. Ну и, конечно, приехать ещё в Минск, чтобы мы встретились.

Александр Пресман,
победитель Всемирной шашечной олимпиады в составе сборной Беларуси

Где-то в 1974 году я всерьёз увлекся шашками.

Книжка «Приключения на шашечной доске», которую мой старший брат получил за победу в конкурсе решений «Учительской газеты», и то, что однажды, простудившись, я от скуки стал её читать, — это ещё один пример, как вроде бы несущественные детали могут оказаться для человека жизнеопределяющими. Особенно в детстве.

Перечитав эту книжку много раз, я попросил родителей «отвести меня на шашки».

Папа немедленно приступил к поискам. Первым делом он поехал в шахматно-шашечный клуб на Бядули. Там действительно был «кружок», но с детьми там никто не занимался. Ему сказали, правда, что какая-то детская группа и хороший тренер по фамилии Кац есть на Народной. Увы, Народная от района бульвара Шевченко, где мы жили, была слишком далеко. 45 минут на автобусе — для родителей возить меня туда-сюда было невозможно, а отпускать 10-летнего ездить в автобусе одному по 1,5 часа в день тоже казалось нереальным.

Поиски продолжились. Как-то пришёл сигнал (да, в «древние» времена информация давалась совсем не так, как сегодня), что шашечная группа есть в ДЮСШ, которая находится намного ближе к нам, на улице Горького. Мы, конечно, сразу поехали туда. Нас встретила женщина-тренер. Которая объяснила, что на Горького заниматься можно только шахматами, что она очень и советует, поскольку на шашки придётся ездить аж на Народную (хотя там и работает очень хороший тренер по фамилии Кац). Тамара Головей (так звали эту женщину) сильно старалась нас уговорить. Папа, пожалуй, сдался бы. Но я был непреклонен. Шашки и только шашки. Хотя в шахматы играть я умел, но зацепила меня красота именно шашечной игры. Поскольку расстояние от нашего дома до Народной меньше не стало, мы опять остались ни с чем.

Прошло ещё какое-то время, начался новый учебный год, и, когда папа снова позвонил в клуб, его ошарашили приятной новостью, что у них таки открывается детская группа и даже назначили встречу. Полные надежд, мы приехали в назначенный час. В клубе нас встретил Владимир Гракович, который объяснил, что мы всё не так поняли. Просто в этот день/время в клубе находился тот самый хороший тренер по фамилии Кац, который ведёт группу на Народной и который нам даст точный адрес и время занятий.

От счастливой (как оказалось) судьбы в виде «хорошего тренера по фамилии Кац» было, похоже, не уйти. Мне как раз исполнилось 11, и родители решились, хотя расстояние до Народной так и не стало ближе.

Ну, то, что и одного занятия было достаточно, чтобы захотеть приходить ещё и ещё, будет, думаю, понятно и из других рассказов.

Понимаете, за уже прожитую (не такую короткую) жизнь мне довелось познакомиться и пообщаться с тысячами людей, в том числе очень и очень интересных. Так вот, людей, сравнимых с Кацем по обаянию и остроумию, — единицы. А уж две категории людей — женщины и дети — наиболее чувствительны к этой магии. Так что то, что Михаил Александрович стал позже самым великим в истории (женским) тренером, было практически неизбежно.

Основная группа, которая начала заниматься почти на 2 года раньше меня (те самые 50 лет назад), была для меня недостижимо далека. Они уже начали играть в стоклетки. А я, хоть и пытался подстроить всем противникам «удар, прямой как стрела» (b2хh8), из всё той же книжки, был ещё очень далёк от тех премудростей, которыми уже владели юные волшебники из главной группы. Не скажу точно, но как минимум года полтора у меня ушло на то, чтобы проявить себя и заслужить перевод в старшую группу.

Хотя Кац и предупредил, что будет нелегко, но я слишком хотел этого, чтобы бояться трудностей. Ох, как же было непросто поначалу, когда я сидел и слушал, как тренер обсуждает с другими какие-то, судя по всему, исторические вещи: «олимпик» (видимо, что-то из Древней Греции), «королевский удар» (нет, скорее Cредневековье), «классика» (ну, понятно, что не современность), «золотая шашка» (про подвески королевы читал, что-то оттуда, наверно). Но потихоньку я втянулся, начал что-то понимать и постепенно стал даже оказывать сопротивление «ветеранам».

«Олимпийские турниры»

Сопротивление оказывать можно было в блицах, которыми заканчивались тренировки. Но особенно важно это было во время «Олимпийских турниров». Так назывались воскресные круговые блицы, в которых (если посмотреть в таблицы тех лет) играли не юные минчане, а игроки разных стран и поколений. На самом деле это были мы, но насколько веселей было то, что в турнире как будто бы играли Вирсма, Делорье и прочие звёзды. У каждого был, как сказали бы сейчас, никнейм. И если в одних именах (Вирсма = Альтшуль, Ферпост = Пашкевич, Клерк = Ватутин, Бассиру Ба = Ворушило, Делорье = Терешко, О. Садовская = Гоогланд) была ещё какая-то логика, то некоторые получили ники или благодаря каким-то своим качествам (Шутилкин = Пресман), или просто чтобы звучало ещё веселей (Ендомжанц = Шацов), или просто почему-то (Воронцов = Зоя). Сам Кац, если и играл сам, то выступал как придуманный Шеф (Япония).

Вот так небольшие вроде бы тренерские ходы, которых на самом деле было множество, превращали рутину тренировок в живое и весёлое действо, на которое хотелось приходить всегда, не думая о долгой дороге.

Любопытно, что спустя годы некоторые наши ученики встретились со своим альтер эго, и порой не без успеха: R. Clerc – E. Vatutin, R. Clerc – E. Vatutin, O. Verpoest – I. Pashkevich

Творчество

Вообще, если бы была задача охарактеризовать тренерский стиль Каца только одним словом, то я, наверно, выбрал бы «творчество». Будучи замечательным импровизатором, Шеф и в учениках стремился это видеть и воспитывать.

То, что дети быстро переходили на стоклетки, было наверняка связано с чрезмерной ролью теории в русских шашках. Насколько сама идея бесконечного учения/зубрения (теории) противоречила стилю и мировоззрению Шефа, покажет следующий эпизод.

Когда тренер по «64» Нечаев ушёл из СДЮШОР — он попробовал передать Кацу своих учеников. Одна из Нечаевских девочек пришла на первую тренировку с тетрадью и пеналом. То, что говорил и показывал тренер, она аккуратно и неторопливо записывала в тетрадь цветными карандашами с использованием линейки, чем привела Каца в бешенство. Больше я эту девочку на тренировках не видел. Плохо? Может быть. Но Кац сам жил творчеством и этот взгляд на жизнь и игру старался передать детям куда в большей степени, чем просто знания. Ведь умение быть игроком и самостоятельно творить за доской и создаёт в конце концов ту самую разницу между хорошим шашистом и чемпионом.

Наверно, о каких-то моментах можно сказать, поджав губки, «фи, это непедагогично». Вспоминаю, как нам, голодным, только с поезда, поздно вечером Кац раздобыл в гостинице (всё было уже закрыто) какую-то еду. И когда он её принес, то сказал: «Хватайте! Кто что схватит, тому и будет». И бросил на стол сначала… какие-то куриные кости. Куча рук, удивление, непонимание и смех. Боже, как это ужасно. И как же это было весело, если вспоминается с улыбкой даже спустя почти полвека.

А разве может взрослый тренер на полном серьёзе играть с учениками в петуха (это когда надо, прыгая на одной ноге, толкнуть противника, чтобы он потерял равновесие и упал или стал на две ноги)? Особенно зимой, когда и так скользко. А Шеф ловко прыгал, и не поддавался.

Вот что дети точно чувствуют лучше взрослых — это фальшь. Так вот, полная, буквально природная естественность тренера притягивала и влюбляла детей и в тренера, и в его дело.

Конечно, за лёгкостью и весельем стояли порой немыслимые трудности и усилия. Если у тренера есть талантливая ученица с невероятно тяжёлым характером, способная довести его до слёз, то многие бы плюнули и перевели внимание на других.

И только великий тренер способен на самопожертвование, которое требуется, чтобы превратить просто энергию — в энергию созидания, а просто злость — в злость спортивную, воспитав из такой девчонки величайшую чемпионку.

То, что тут написано, написано в основном в прошедшем времени. И как замечательно, что закончить можно и настоящим, и будущим.

Шеф, будьте здоровы!

Как здорово, что вы ещё в боевой тренерской форме и увлечённо говорите о партиях какого-то забытого чемпиона Нью-Йорка по шахматам. И мы знаем уже (почти) 50 лет, что, значит, это действительно сейчас важно и стоит того, чтобы тратить на это силы. А время пусть себе идёт.

Ведь и 20 лет школы казались когда-то гигантским возрастом. А вот гляди ж.

Ирина Пашкевич,
двукратный призёр чемпионатов мира

Михаил Александрович был учителем математики у меня в классе. Это был 4-й «Д», мы перешли из начальной школы в среднюю. Он рассказывал потом: считалось, что в «А» собраны лучшие дети, а ему, как молодому учителю, достался только «Д». Но потом выяснилось, что у нас в классе — большинство математики. Конечно, у детей был разный уровень, но Михаил Александрович мог так увлечь, что на уроках всем было интересно. Например, он делил нас на три группы и каждой давал задания. Было интересно решать пример на все действия, который занимал всю доску. И все наперегонки старались. Мы сами проверяли свои контрольные. Наверное, Кацу было лень (улыбается). Он посадит девочек — проверяйте. А для нас это был праздник.

В нашем классе часто проходили открытые уроки по математике. Кацу говорили: «Вы им рисуете оценки. Не может большинство класса иметь такие хорошие отметки». А Михаил Александрович же человек обаятельный, неординарный. Наш кабинет был напротив учительской. Когда приходили проверяющие, все учителя тряслись, только бы не к ним. А Кац в мягкой вахтанговской манере направлял проверяющего в наш класс.

Где-то году в 1975-м Кац уезжал на чемпионат БССР и сказал мне: «Ира, ты мне напиши письмо и доложи, как в классе дела». А я же ребенок ещё. Но письмо написала. Представляю, как хохотали на турнире, когда его читали (смеётся).

Кац был любимым учителем. Конечно, я на шашки записалась не потому, что хотела заниматься (хотя играть умела), а как любой ребёнок пошла за человеком прежде всего. Мне было тогда всё равно, в каком виде спорта он был тренером.

На первой тренировке, которая прошла 13 января 1974 года, я была. Помню, как мы ехали до остановки «Пивзавод» с ребятами из класса и Кацем, потом куда-то шли, но остальное помню смутно.

Из нашего класса, в котором было 36 человек, на шашки пришло 30. Может быть, не все сразу, а в процессе. Тогда мы уже занимались на Народной, 14. Это было недалеко от нашей 98-й школы. Потом дети потихоньку отсеивались на разных этапах. Кто-то ушёл быстро, а кто-то, как Олег Прокопович, дорос до кандидата в мастера. У Игоря Супоненко первый разряд был. Они оба стали призёрами Всесоюзных «Чудо-шашек» в команде школы. Я в состав не попадала, играла Лена Альтшуль.

Сначала мы занимались русскими, но на стоклетки перешли достаточно быстро. Мы часто ездили на соревнования — юношеские турниры, матчевые встречи. Белорусских городов я вообще не знала, т.к. мы в основном ездили в Вильнюс и Ригу, реже — в Таллин.

Помню одну из первых поездок в Вильнюс. Играю с кем-то, и мне попадаются на комбинацию отдать одну побить две. Я её вижу, но не могу посчитать шашки. Как ни побью, а у меня всё равно поровну. Долго думала, но так и не провела (смеётся). Такой вот был уровень. Самое интересное, что Михаил Александрович не поверил, что я видела эту комбинацию.

Все очень ждали воскресных турниров. Там было интересно и весело, собирались ребята из всех групп, приходили даже не ученики Каца. Михаил Александрович всем давал прозвища. Но никто не был Сейбрандсом — это было святое. Я была Оскаром Ферпостом, одним из братьев из Бельгии. В 1990 году я поехала на турниры в Голландию — в Неймеген и Брюнсюм, кажется. И на обоих турнирах мы с Ферпостом встретились за доской. Первый раз мы сыграли вничью, а вторую партию я выиграла. Он был в возрасте уже, расстроился после поражения. И я рассказала ему историю про наши «Олимпийские турниры», и что я была в них Оскаром Ферпостом (улыбается). Он просто расцвёл: «Thank you! Thank you very much!»

Много раз я шашки бросала. Для себя, никому не говоря. Я видела, что больше внимания Лене уделяется. Всегда понимала, что на втором плане. Сейчас, работая тренером, я это прекрасно осознаю. Тренер всегда делает упор на тех, кто более талантлив, в ком видит перспективу достижения высоких результатов. В какой-то момент я куда-то не поехала, что-то не получилось — и начинает теряться интерес. Уйдёшь. Неделю не ходишь, две не ходишь, а на третью уже тянет. Вернёшься. Потом я уже в медучилище поступила, тренировки получалось посещать реже. Но всё равно в чемпионатах СССР постоянно играла, начиная с 1979 года, и, как правило, была в пятёрке.

Михаил Александрович учил не только игре в шашки, но и общечеловеческим ценностям – уважению к сопернику, спортивной этике. У нас никогда не стоял вопрос достижения результата любой ценой. Например, я никогда не играла три на одну в стоклетки. Кац говорил так: «Если ты не выиграла 20 на 20, то не позорься и не играй три на одну». В 1981 году на чемпионате мира в Риге участвовала голландка, которая не могла играть по воскресеньям по религиозным убеждениям. И наша партия с ней в первом туре выпала именно на этот день. Михаил Александрович подошёл ко мне и описал ситуацию, но решение оставил за мной. Я согласилась перенести партию и дальше весь турнир играла без выходных.

Всегда Кац для своих учеников был очень близким человеком. Он был в курсе всех наших дел. Для меня Михаил Александрович был действительно наставником: любимым учителем, любимым тренером. Какое-то важное решение надо принять по жизни — идёшь к Кацу.

До сих пор у нас очень тёплые отношения, очень тёплые. Поздравляем друг друга на дни рождения, на праздники. Иногда созваниваемся.

Конечно, это счастье, когда на пути встречается такая совершенно неординарная личность. Он был прекрасным учителем математики, стал прекрасным шашечным тренером, сейчас он — хороший тренер по шахматам, который имеет свою школу, много учеников. Написал книгу шашечную, написал книгу шахматную. Он живёт, когда работает. Если чем-то он увлекается, заряжается, то полностью себя этому отдаёт. Я благодарна судьбе за встречу с Тренером с большой буквы, за то, что попала в шашки, смогла проявить себя и до сих пор остаюсь в них.

Евгений Ватутин,
победитель Всемирной шашечной олимпиады в составе сборной Беларуси

С семи лет я ходил на шашки во Дворец пионеров к Александру Чеховскому. Когда мне было 15, он практически перестал вести кружок, а я хотел тренироваться дальше. Чеховской прямо при мне позвонил Кацу — так я стал заниматься у него. Я сразу перешёл на стоклетки. В группе были Альтшуль, Ворушило, Тетерёнок, Пашкевич, Терешко. Мы должны были тренироваться три раза в неделю. Но мне через весь город ездить было тяжело (мы жили напротив завода холодильников), поэтому получалось только два раза. Через какое-то время наши результаты подросли, учебных часов стало больше, нужно было ездить уже четыре раза в неделю, и я предложил Кацу заменить меня на кого-то в группе, т.к. больше двух раз заниматься не мог. Он так посмотрел на меня: «Ты знаешь, твои две могут оказаться ценнее, чем чьи-то четыре».

После перехода я купил книгу Купермана, ещё какие-то. В те дни, которые не ездил на тренировки, сам смотрел Купермана, и в какой-то момент почувствовал, что в классике, ещё где-то я уже выше, чем группа. У Терешко, например, были набиты комбинации из книги Купермана — ему ставишь позицию, он номер называет. Так и я чувствовал, что у меня классика очень хорошо притёрта, я отдельные позиции узнаю.

На тренировках было весело. Кац умел сделать так, чтобы было не нудно. Это важно. Когда люди в старших классах приходят уставшими после школы на тренировку, надо, чтобы какая-то искра была. Как пример: в воскресенье сели, сыграли турнир. Но на этом не заканчивалось. Шацов, Пресман, Терешко шли ещё в чебуречную, обедали и опять садились играть в блиц, на этот раз на чебуреки. Иногда в футбол играли после «Олимпийских турниров». С прозвищем в этих воскресных турнирах Кац как-то сразу угадал, я был Клерком. В принципе, моя игра была очень похожа на его — жёстко, цепко, через центр. Хотя, конечно, в тот момент я Клерка ничем не напоминал, но потом почему-то пошло в ту сторону.

Я бы не сказал, что на тренировках было что-то необычное. Но Кацу удалось нащупать золотую жилу — партии Сейбрандса. Он как-то сразу прочувствовал, что это что-то новое и оно может принципиально поменять игру и для его учеников будет нужным и полезным. Мы работали с книжкой «200 партий Сейбрандса». Конечно, был не только Сейбрандс, много чего ещё было на тренировках.

В конце 70-х мы с Пресманом работали демонстраторами на чемпионатах СССР. Смотрели, как играют Слободской, Шавель и другие. По-моему, Дыбман первый или второй свой финал играл. Было, конечно, несколько ветеранов, которые попроще играли, но в целом играли совершенно на другом уровне по сравнению с тем, на каком мы тогда были. Даже позиции были вообще другими — мы такие не играли, не смотрели. Другие схемы, другие дебюты. Тот же Слободской довольно оригинально играл. Нам это было интересно.

Если сравнивать наше поколение с нынешним, то, мне кажется, у нас энтузиазма было несравнимо больше. Помню, проходил турнир Белсовпрофа. Нас всех включили, 16-летних. Много мастеров играло. Кац записался в этот турнир, думал, наверное, что распишет ничьи и будет отдыхать. А получилось, что ему стали мы попадаться и никто на ничью с тренером не соглашался. Он, конечно, набил на нас прилично, но вместо отдыха пришлось поработать.

Помню, когда мне было лет 19-20, Гантварг как-то сказал: «Ну что Ватутин твой? Играет стандартно, ни выдумки, ни изобретения, ничего. Видит комбинации, где-то жёстко играет в классике — и всё. А где творчество, где способность переиграть слабого?» Кац так на него посмотрел: «Пока да. Но подожди». Он видел, что я хоть и делаю всё вроде бы по стандарту, но у меня есть нацеленность совсем на другое. Просто я или не нахожу, или чутья не хватает, где оно будет. Но то, что я ищу как раз нестандартные варианты и именно под этого соперника, Кац это видел. Гантварг с ходу этого не увидел.

Как человек Кац не был обидчивым. Было всё легко и непринуждённо. Нам было жить в кайф. Помню, пошли в Стайках играть в футбол. Кац идёт впереди, мы — сзади с мячами. Пресман говорит: «Давайте на спор. Кто попадёт Шефу в пятую точку» (улыбается). Раз — один мяч пролетает, он поворачивается, не понимает в чём дело. Второй мяч прилетает в цель. Кто-то кричит: «Я выиграл!» Кац тоже с нами посмеялся.

Ещё как-то играли в футбол в Стайках старики на молодёжь. Гантварг, Чеховской, Кац, я бегали за стариков. После первого тайма проигрываем 0:4. Сидим потные, грязные, уставшие. И тут Кац: «Во втором тайме нам будет легче: мы как стояли, так и будем стоять, а они выдохнутся». И мы как-то повеселели, приободрились. В итоге закончили 5:5, я сравнял на последней минуте. В этом весь Кац — он мог сказанными вовремя словами перевернуть ситуацию.

Кац сильно мне помог, когда я захотел стать тренером. Мне исполнилось 18 лет, я уволился из НИИ, где отец работал, и пришёл к Кацу со словами: «Хочу работать тренером». Образования у меня нет, только звание мастера спорта и титул чемпиона СССР среди юниоров. Кац пошёл по начальству: говорил, доказывал. А это был апрель, меня перед летними каникулами не хотели брать. Но Кац уговорил, пробил. Потом помог собрать заявления на первые учебные группы, оформить другие бумаги.

Виталий Ворушило,
мастер FMJD

Когда поступило предложение поделиться воспоминаниями в честь 50-летия шашечной школы Михаила Каца, я задумался, в голове пролетели различные фрагменты той поры. Практически вся моя жизнь неразрывно связана с шашками. И в этом, конечно, большая заслуга Михаила Каца. Наверное, в то время многие из нас не задумывались о какой-то школе, каком-то стиле. Нам было просто интересно играть в шашки, общаться между собой и с тренером.

Честно сказать… Я смутно помню первую встречу с Михаилом Александровичем. Было это в шахматно-шашечном клубе на ул. Змитрока Бядули в Минске. Там проходил полуфинал Минска. К слову сказать, тогда полуфиналы собирали около 40 участников. Михаил Александрович заметил у мальчишки интерес к игре и пригласил к себе на тренировки на ул. Народную, 14. Поначалу я ходил только по воскресеньям на так называемые «Олимпийские турниры». Кац очень увлекательно их проводил. Каждому игроку был придуман псевдоним. В наших «Олимпийских турнирах» играли и Делорье, и Вирсма, а также Ферпост с Клерком, Шутилкин и Ендомжанц. Состав был очень сильный и разнообразный, участвовали и Воронцов, и талантливые африканцы, в частности Бассиру Ба. Себя Михаил Александрович скромно именовал — Шеф. Кац с присущим только ему юмором комментировал ход борьбы. В конце турнира каждый из участников согласно занятым местам мог выбрать себе приз из призового фонда, собранного самими же участниками (конфеты, яблоки, мандарины и др.). Я к тому времени уже прочитал одну интересную книжку Купермана и Барского, и, используя приобретённые навыки «королевского» и других ударов, поначалу довольно часто побеждал в этих турнирах. Затем втянулся, стал ходить на тренировки чаще, свою роль, безусловно, сыграло обаяние тренера.

На одной из тренировок было предложено не только решить, но и составить что-то своё. Все пыхтели, но особо ничего путного не получилось. Когда тренер решил остановить процесс, я продемонстрировал какую-то несложную комбинацию в 3-4 хода. Возможно, это было начало моей композиторской деятельности (гораздо позже, когда уже практически перестал выступать в соревнованиях, я увлекся шашечной композицией).

Кац любил своё дело, которым занимался, работал увлечённо и увлекал других.

Вспоминается забавный случай. Как-то мы летели с ним на соревнование в самолёте, это был, наверное, мой первый полёт. Самолёт только начал взлетать, Михаил Александрович достал магнитные шашки… мы их называли «голландки»; кстати, потом этот «антиквариат» тренер подарил мне, и я долгое время им пользовался. Когда в новом комплекте у Каца терялись шашки, он восполнял их из моего комплекта, а я добавлял туда шашки советского производства. Теперь эта реликвия хранится у меня на полке с изрядно потрёпанной доской и некомплектом шашек. А я по старой традиции иногда беру оттуда шашки и добавляю их в мой более новый шашечный инструмент. Иногда мелькает крамольная мысль передать этот раритет в музей шашек при РЦОП…

Так вот, Михаил Александрович достал магнитные шашки и начал ставить какую-то позицию. Потом стал её показывать мне и что-то объяснять. Я ему говорю: «Шеф, я делаю вид, что сплю, так легче переносится взлёт». Он мне в ответ: «А ты делай вид, что внимательно меня слушаешь, посмотри интересную идею».

Ходили слухи, что некоторые тренеры во время соревнований пытались подсказывать своим ученикам. Сейчас, кажется, тренеры даже не допускаются в игровую зону. Кац никогда не подсказывал во время игры, хотя вспоминается несколько забавных случаев.

Был такой турнир — матч-турнир шести городов на четырёх досках (Минск, Рига, Таллин, Вильнюс, Ленинград и, кажется, Кишинёв). Мы играли с Ленинградом, я на второй доске — с легендарным С.С. Маншиным. Я его немножко придавил в коловой. И тут подходит А. Дыбман и говорит: «Виталик, СейСеич предлагает тебе ничью». Я отвечаю, что пока от него этого не слышал. А сам смотрю на Каца, который играл рядом на первой доске. МихСаныч мне говорит: «Соглашайся!»

Ещё одна тренерская подсказка, если так можно сказать, была мне сделана на каком-то другом турнире. Я надолго задумался, а подумать, надо сказать, я любил и часто попадал в цейтноты. Проходивший мимо тренер бросил: «Не спи», — и я встрепенулся.

Наверное, Михаил Александрович верил в своих учеников, вспоминаются два эпизода. Как-то в командном юношеском турнире мы противостояли сильной команде Нижнего Тагила, Терешко играл со Скляровым, я — с Бельским, оба наши противника уже были сложившимися мастерами, а мы — юными дарованиями. Кац поспорил с их тренером, что мы не проиграем. Сеча была серьёзная, итог, правда, неутешительный. Второй эпизод: на юношеском чемпионате профсоюзов СССР состоялся спор с известным рижским тренером и сильным игроком. Опытный мастер предложил сыграть на интерес в блиц в русские шашки — поставив условия: он даёт шашку форы и ничья в его пользу. Надо заметить, что в то время мы тренировались и выступали в соревнованиях только в стоклетки. Первым на ринг вышел Евгений Ватутин, результат был плачевный. А мне со стороны с юношеским максимализмом казалось, как можно не выиграть с лишней шашкой, и я решил сменить товарища. В первой же партии попал на «домашнюю заготовку».

Наш тренер был строг, но справедлив. Как-то на турнире «Большие шашки» я проиграл решающую партию, при этом успев нарубить больше очков в предыдущих турах, чем остальные члены команды. И мы лишились 1-го места. Красноречивый поток выражений тренера, из которых было трудно отыскать самое мягкое, невозможно было остановить. На таком же турнире на следующий год досталось его любимице Е. Альтшуль, когда она быстро сыграла в ничью со своей подругой из команды Ленинграда, а я защитил трудную позицию с Дыбманом.

Кац, тренируя нас, наверное, что-то черпал и у своих учеников. Уже будучи известным и успешным тренером, он продолжал играть в турнирах и сумел добиться высокого звания международного гроссмейстера.

Шеф был всегда душой компании. Он много и смешно шутил, теперь это называется «стендап». Все его ученицы просто обожали тренера. Сотрудничество было очень плодотворным.

За давностью лет яркость совместных эпизодов, конечно, потускнела. Когда мне позвонил Шацов несколько лет назад и сказал, что Михаил Александрович приехал в Минск и если хочешь увидеться, то вот его белорусский номер. Я какое-то время раздумывал. После отъезда тренера в Штаты мы практически не общались, и казалось, о чём будем говорить? Всё же набрал номер. Беседа протекала незаметно минут 15, затем Шеф пошутил, что обо всём переговорим и не будет о чём говорить при встрече. Мы встретились, было как раньше — весело и беззаботно. Кац по-прежнему в отличной форме и излучает позитив.

Андрей Моисеев,
мастер FMJD

Начал заниматься я 1 сентября 1985 года, но в дате могу ошибаться. Как мне помнится, после школьной линейки отец отвёз меня на кружок шашек. Он откуда-то знал Каца и хотел меня отправить именно к нему. Мы приехали на Красноармейскую, где в то время находилась шашечная школа. Однако, войдя в класс, никого не увидели, кроме взрослого мужчины, который оказался шахматным тренером по фамилии Алипов (имени и отчества, к сожалению, не припомню), и ещё одного серьёзного паренька по имени Боря, который сидел и с умным видом глядел на доску с шахматными фигурками. Батя говорит: «Нам бы Каца». На что Алипов ответил: «Зачем вам Кац? Давай к нам на шахматы!» Но старик настаивал: «Не-не, только на шашки и только Кац!». Оказалось, что все шашисты были в Доме офицеров, где проходил Кубок СССР, и тренировка в тот день не проводилась. Мы отправились туда. Когда зашли в зал, к отцу подскочил какой-то мужик и начал живо с ним о чём-то беседовать. Впоследствии выяснилось, что это был Леонид Ципес, и они с моим стариком были знакомы. И ещё оказалось, что у Леонида родной старший брат Давид живёт в Минске и работает вместе с моим отцом. Так вот почему батя хотел только к Кацу.

При первой встрече Михаил Александрович произвёл на меня сильное впечатление — улыбчивый, весёлый, обаятельный. Сразу сказал: «Такие бойцы нам нужны». Так началось наше знакомство.

На первой тренировке я Каца сильно удивил. Обыграл несколько учеников, которые занимались у него по году, а то и больше, — Виталика Уэльского, Пашу Ильина и главную звезду — Егора Климантовича. Правда, и напроигрывал им немало, но в целом с каждым играл на равных.

Помнится, как-то очень быстро, буквально через месяц тренировок, я поехал на свои первые выездные соревнования. Это был Вильнюс. Играли матч с учениками Якова Шауса. Там я в русские у Шарунаса Мардосы выиграл в «Гибельном начале». Имел проиграно, но обманул его как-то потом. Он постарше меня был, играл неплохо. А назавтра уже в стоклетки надо было играть. Я их никогда не видел до этого. Кац доску достал: объяснил правила, показал удар новичка, чтоб на него не попался, и вперёд! «Играй, — говорит, — центром, как я учил. Строй „свинью”, ставь кола и всё такое». В общем, первую свою партию в стоклетки я выиграл — центром задушил. Всё, как тренер показывал.

В Вильнюс мы часто ездили. Школа Шауса против школы Каца. И они к нам приезжали. Летом 1986 года во время чемпионата мира по футболу играли в Минске. Помню литовских ребят — братья Мардоса, Петрила, Жуковский, девочки интересные были — Друктейните и Янкаускайте. Но был и ещё один занятный пацан. Шаус тогда привёз маленького мальчика. Я же сам мелкий, а тот ещё меньше. Он не играл, а только ходил за руку с Шаусом. Думаю: «Кто это? Наверное, Шаус сына с собой взял, т.к. дома не с кем оставить». Так я первый раз увидел Лёшу Домчева (улыбается). Литовцы тогда проигрывали, и Шаус жёстко их ругал. Помню, они наш кабинет заняли на первом этаже, и Шаус на литовском кричал. Мы в коридорчике стоим, всё слышим. Кац говорит: «Вот видите. На всех языках мира сейчас тренер разносит учеников». А он-то с нами по-доброму всегда.

Хотя однажды МихСаныч, как мы тренера называли, хорошо меня матерком приложил. Это было в 1991 году в Краснограде на юношеском первенстве профсоюзов. А случилось всё после моего поражения от Звенигородского Кости. Вместо того, чтоб ударный кулак строить, как Кац учил, — 40–34, 45–40 и т.д. центром-центром, я на борт 30–25 ляпнул. Ну и огрёб мирдюлей. Меня потом ещё долго Рома Рабинович и Пашка Ильин подкалывали: «Что ж ты, — говорят, — такую … играешь и тренера не слушаешь».

На тренировках было очень интересно и весело. Меня это увлекало, плюс Кац мог преподнести всё в игровой форме. Это было как приключение. Иногда мы за соседними столами занимались со взрослой группой — Садовскими, Пашкевич, Пресманом. С Зойкой мы сразу познакомились и чуть ли не на второй день уже сыграли партию. Помню, она мне долго ничью предлагала, а я всё отказывался. В итоге пришлось ей выиграть.

Также интересное было выполнение разрядов у тренера. За каждую решённую комбинацию или выигранную партию МихСаныч нам «птички» ставил. Собираешь в блокноте 20–30–50 таких «птичек» — получаешь разряд. Чем выше разряд, тем больше «птичек» нужно получить.

Примерно через год школа переехала в теперешнее здание на Раковской (тогда улица ещё называлась Островского). Мне кажется, тренировки у нас были шесть дней в неделю, кроме субботы. Каждая длилась три часа: первый час — тактика, второй — стратегия, третий — блиц. Так было с понедельника по пятницу. А по воскресеньям все три часа играли большой турнир. Учеников было много, собиралось две группы. В младшей тренировались я, Уэльский, Нозик, Климантович, Ильин. Занимались мы с 9 до 12, т.к. учились в школе во вторую смену. И старшая группа: Азаров, Рабинович, Фельдман, Шилькрот, Шнайдерман. Они тренировались после обеда, т.к. учились в первую смену. Я вообще не понимаю, когда Кац отдыхал. Тренировки были серьёзные. Но была и пятиминутка расслабона. Бывает, тренер куда-то отлучится, и мы начинаем бросаться шашками. Наша любимая разрядка была. Кац возвращается — идёт шашечная война. Он, конечно, прекращал это и ругался. Но один раз не выдержал и давай с нами бросаться (улыбается).

Помню, однажды молодые ученики Каца Женя Шилькрот и Ильюша Шнайдерман в турнире выиграли у Терешко и Шавеля соответственно. Фурор произвели, ребятам лет по 14 было. Вообще, я вспоминаю школу Каца — все сильные были. Я сам как-то в 1990-м, в 12 лет, начал Кубок Минска с ничьей с Ватутиным и победы над Ворушило. Ватутин потом на чемпионат Союза поехал и вторым стал.

После победы учеников Каца родилось четверостишие. Первые две строчки сочинил Кац, вторые две — Пресман. Не ручаюсь за точность, может, МихСаныч или Александр Залманович меня поправят, но примерно так было:

Нет ничего приятней, чем ходьба пешком,
Полезнее, наверно, только щавель.
Но костью в горле стал Шилькрот для Терешкó
И подавился Шнайдерманом Шавель.

Кроме шашек, также играли и в футбол. Играли довольно часто. Что характерно, команда Каца никогда не проигрывала. А если проигрывала, то матч продолжался, пока Шеф не отыграется. Уж очень проигрывать не любил! Игра могла два часа длиться. Причём все наши шашисты разных поколений очень неплохо играли в футбол.

Один раз в летнем лагере играли с шахматистами на площадке прямо возле школы на Раковской, она и сейчас есть. Тогда я вновь увидел паренька Борю, которого встретил в первый свой день, когда мы пришли с отцом на шашки записываться. Выяснилось, что фамилия Бори — Гельфанд.

Я и сам играл в футбол неплохо. В период с 1989-го по 1991 год учился в 88-й школе. Физруком у нас был тогда Эдуард Дмитриевич Зарембо — бронзовый призёр чемпионата СССР в составе минского «Динамо». Также он и в сборную Союза привлекался. Я у него всегда был капитаном школьной команды. Ставил он меня в центр полузащиты — диспетчером, т.к. я хорошо пасы раздавал и вообще поле видел. Наверное, это от шашек. Так вот, после каждого матча против другой школы Зарембо говорил мне: «Моисеев, какие шашки!? Тебе надо играть в футбол! Я договорюсь о твоём просмотре». Но когда узнал, что я кмс в 12 лет и у Каца тренируюсь, то сказал: «А-а-а, ну Кац есть Кац!» — и сразу отстал со своим футболом. Видимо, тоже МихСаныча откуда-то знал.

Интересно, что когда после окончания школы я поступил в экономический университет — БГЭУ, то и там физруки Каца знали и с теплотой о нём отзывались. А всё потому, что в своё время на этом же факультете, куда поступил я, училась и Елена Альтшуль. Так что по физре у меня был всегда зачёт автоматом.

Я фактически занимался у Михаила Александровича с 1985-го по 1992 год. Потом он уже много времени проводил в Голландии. К чемпионату мира среди кадетов в Риге в декабре 1992 года я уже больше самостоятельно готовился (если это можно так назвать). Но за эти пять-шесть лет он мне столько дал, что я на этом багаже ещё долго играл. Кац умел привить любовь к шашкам, заразить фанатизмом. Мне заниматься было по кайфу. Но замечу, что заниматься было по кайфу, пока тренер был рядом. После его отъезда интерес к шашкам стал угасать. Нужно было самостоятельно тренироваться, но, к сожалению, уже некому было пинка дать. МихСаныч был мне как второй отец. Крепкого здоровья ему. Хотелось бы ещё увидеться.

Интервью Михаила Каца

Фотографии из архивов М. Каца, А. Пресмана, И. Пашкевич, В. Ворушило, А. Моисеева.