Единый Шашечный Сайт

Михаил Кац:
великий тренер, превративший первенство мира в первенство двора

С легендарным тренером Михаилом Кацем поговорить всегда интересно. А тут ещё и повод отличный — 50 лет, как он провёл свою первую шашечную тренировку. Результат нашего общения — вашему вниманию.

— Как в вашей жизни появились шашки?

— В шашки меня научил играть папа, он неплохо в них играл, хотя был чистым любителем. У папы был, может быть, четвёртый разряд. Я ещё помню те шашки, это был 1954 или 1955 год, у нас они были такие массивные — розовые и белые. Ими было трудно играть «в Чапаева», потому что они были тяжёлые (улыбается). Когда мы играли, отдать одну побить две, отдать больше и побить ещё больше я уже видел. Мне было семь лет. И на этом шашки закончились. Потом я пошёл в 5-ю школу Минска, на Автозаводе (район Минска. — В.А.) которая. Как выяснилось, в шашечном плане эта школа оказалась ключевой: у нас было двое очень серьёзных людей. Один в пятом классе пошёл заниматься шашками, это был Толя Гантварг. Я тогда был в шестом классе. Но самое главное, что в десятом классе учился Саша Чеховской — знаменитый и с несколько трагичной судьбой наш гостренер, который колоссальный вклад внёс в развитие белорусских шашек. Саша провёл в школе первенство шестых классов. Каждый раз результаты объявляли по школьному радио. Турнир был долгий, играло много людей по круговой. Я вышел в лидеры, но потом проиграл своей соседке по парте Люде Куприной, она неплохо играла. Это был первый раз, когда я расплакался. Про второй раз я позже расскажу, это уже были тренерские слёзы. В итоге занял только второе место после Миши Мартыненко. Потом Чеховской провёл первенство школы. Там уже играл и Гантварг. Вскоре я начал вслед за ним ездить в Дворец пионеров на тренировки к Израилю Самойловичу Бельскому. Это было начало 1960 года, мне было уже 12 лет. Там собрался чудесный коллектив. Мы занимались, ездили на матчи в Вильнюс, они к нам приезжали. У меня неплохо дела шли. В 1961 году я выполнил первый разряд.

В том году, помню, первенство Минска судил мой будущий кумир и добрый друг Марик Геллер. На табличке, стоявшей у него на столе, было написано «Главный судья М.С. Геллер». На вопрос Марика, что значит «М.С.», я ответил, что, наверное, мастер спорта. Оказалось, что «Марат Семёнович». Такие мелкие штрихи, которые врезались в память. Кто мог тогда подумать, что в какие-то моменты жизни мы станем не разлей вода. Потом он стал ярым болельщиком моих учеников, всегда присылал поздравительные телеграммы.

Как-то в русские шашки у меня стало получаться, я выиграл юношеское первенство Минска 1962 года, потом ещё два раза подряд. Попал в юношеское первенство БССР. Там не побеждал, но в 1963 году меня включили в команду республики, которая заняла второе место в Союзе. У нас был неплохой состав: я был уже кандидатом, Толя Гантварг был ещё кандидатом, и Яша Гандлин, который, к сожалению, уже умер. Он был мощнейшим игроком в русские шашки, знал всю теорию. В 16 лет попал в финал Союза. И Аня Хапалюк играла на доске девушек.

В 1964 году произошёл любопытный случай. В августе проходили Всесоюзные турниры кандидатов в мастера. В русские шашки — во Фрунзе (сейчас Бишкек. — В.А.), в стоклетки — в Таллине. Я должен был ехать во Фрунзе, а Боря Агашин — в Таллин. И тут Аркадий Венедиктович Рокитницкий перепутывает командировки. Я сажусь в «Чайку» и спокойно еду в Таллин играть в русские шашки. На месте выясняется, что нужно играть в стоклетки. Закончилось это тем, что я поделил первое место с ленинградцем Прониным. После турнира нас ещё на две недели оставили на сборах. В итоге, благодаря перепутанной командировке, я месяц пробыл в Таллине.

В том же 1964 году я впервые попал в первенство Белоруссии среди мужчин по русским шашкам. Сыграл в районе 50%. А в следующем году занял четвёртое место. Помню, у Бельского красиво выиграл, запер в конце. Так я попал в полуфинал СССР в Челябинске, полетели мы туда с Плакхиным. Было две группы по 12 человек. В моей играли хорошие мастера Кузюков, Бенедикт, Симонян. А я ещё кандидатом был. В итоге набрал «плюс 5» и вышел в финал.

Он проходил в Лиепае, Витя Литвинович стал чемпионом. Я закончил «минус 2», но с верхушкой сыграл нормально. Сделал ничьи с Литвиновичем, Абаулиным, Абациевым, Арустамовым. Причём они все выиграть хотели у меня, естественно. Длинных вариантов я не знал, но Витя мне показал, как они играют, ходов 6-8, а дальше я уже что-то соображал.

В 1967 году я последний раз сыграл в чемпионате БССР по русским, занял второе место после Беляевского. А в следующем году поделил 2-3 места с Плакхиным уже в первенстве республики по стоклеткам. Тогда выиграл Юра Файнберг. Потом, в конце 1960-х — начале 1970-х, я ещё несколько раз попадал в тройку. В финале СССР первый раз сыграл в 1969 году. Был в нижней части таблицы, но получил приз за лучший результат с первой шестёркой. В 1974 году в Оренбурге сборная республики впервые выиграла Кубок СССР, в командах было по семь человек. Я поделил первое место с Могилянским на второй доске. В последних двух турах мы выиграли у Украины и России по 5:2. Я обыграл Мищанского и Сретенского, причём не просто повезло, а жёстко выиграл. Эти партии были в журнале «Шашки».

— Как вы начали тренировать?

— Конец 1973 года, звонок Чеховского: «Миша, нам Минпрос дал ставку тренера в гороно, 50 часов. Ты должен начать тренировать». Мне 26 лет, я два финала Союза отыграл. В БССР я был, наверное, вторым по силе игроком в стоклетки после Гантварга. И я отвечаю: «Да ты с ума сошёл. Ни за какие деньги. Я сам играть хочу. Позвони Боре Агашину, он хочет». Чеховской настаивал. Перепалка была серьёзная, потому что я искренне не хотел. Я больше хотел вечером в блиц играть в клубе на Змитрока Бядули, чем маленьких детей тренировать. Но нехотя я был вынужден согласиться. Всё-таки Чеховской был гостренером, нажал на меня. В это время я уже работал учителем в 98-й школе и в 1973 году взял четвёртый класс. В нём училась Ира Пашкевич и те дети, с которыми мы взяли второе место на союзных «Чудо-шашках»: Супоненко, Прокопович, Шлейфман.

И вот 13 января 1974 года нужно проводить первую тренировку. Ехать надо на остановку «Пивзавод», 16-м автобусом. Со мной от 10 до 15 человек. По-моему, среди них была и Альтшуль, но могу ошибаться. Короче, запихиваю детей в этот автобус, а я один. Как я их не потерял, не понимаю. Приехали, во дворах была средняя школа и в ней классы шахматно-шашечной школы. Я начал тренировку, и что-то во мне щёлкнуло такое сразу. Сразу. И очень важный момент. Вдруг подсознательно я понял, что дети — это моё второе «я». Я не просто им что-то показываю, а я выступаю с ними. Не знаю, откуда у меня это чувство взялось, но это сыграло большую роль.

У меня было, конечно, тщеславие, смешанное с самолюбием. Я считаю, это важно. Так должно быть. Мне сразу захотелось всего. В каждом ученике я хотел видеть чемпиона мира. Первое, чего мне хотелось, — побед учеников. Также я очень хотел стать заслуженным тренером республики, потом СССР. Тренер должен быть упёртым. У меня есть один афоризм: «Да, чудеса случаются, но их надо готовить».

В той школе прошла буквально пара тренировок, и мы перешли в пионерскую комнату возле моего дома. С этой, ставшей знаменитой, комнатой на Народной, 14, интересно получилось. Стоит моя девятиэтажка, за ней дальше, метрах в ста — дом Альтшуль, а в следующей девятиэтажке жили Садовские. Ира Пашкевич тоже в двух минутах от пионерской комнаты жила, на Райниса. Все в одном месте. Кто их там собирал, я не знаю. Журналистка Инга Усенко когда-то написала обо мне так: «Он превратил первенство мира в первенство двора».

Когда я собрал детей на Народной, то сказал им принести тетрадки. Хотя тетрадями не злоупотреблял и сейчас не злоупотребляю. Может быть, это плохо, но я всегда считал, что то, что я им успею сказать, важнее того, что они запишут. Ведь дома вроде бы смотреть не будут. Если уже более высокий уровень, то да. А новичкам, у них же светлая голова, чего им записывать. Захотят, дома запишут. И сейчас в шахматах у меня то же самое. А многие диктуют, дети нотации ещё толком не знают. Они пишут, ничего не понимают. Так вот, принесли тогда дети тетрадки, и я им говорю писать: «Среди нас есть чемпион мира. Точка». Дети, а среди них тогда сидели Альтшуль и Пашкевич, ставят точку и поднимают на меня глаза. Кто-то улыбается, кто-то не понимает. Я диктую второе предложение: «Только надо слушаться тренера».

Помню, ходил Гена Лешок, белорусский чисто мальчик — белая головка, голубые глазки. Он маленький был, говорил быстро. И очень быстро решал комбинации. Один раз мы играли турнирчик, я объявляю пары. Было нечётное количество, и Лешок пропускал тур. Я ему говорю: «Лешок свободен». Он начал бегать: «Свободен, свободен. Где свободен?» Такой забавный был. А потом выяснилось, что у него памяти нет. И я у него спрашиваю: «Гена, как мы без памяти?» А он: «Как без одной ноги» (смеётся). Такую суровую фразу произнёс. И стратегия совсем в него не лезла, ну не его это. Дошёл он в итоге на тактике до второго разряда и бросил.

Я помню наш первый матч. Это был март 1974 года. Мы поехали к Саше Чеховскому, он вёл тогда кружок во Дворце пионеров. У него Женя Ватутин занимался, ко мне он перешёл через два года. Играли мы человек 10 на 10. Я, конечно, волновался. Они ведь тренированные были, а мы только два месяца занимались. Но в итоге мы выиграли довольно уверенно. Все такие довольные были. А потом мы от общества «Красное знамя» полетели в Ригу на матч. Именно полетели. Там мы тоже выиграли, и Альтшуль сыграла одну интересную партию с Эллочкой Зильберман. Лена имела абсолютно выигранную позицию. Но занималась Лена ещё меньше года, и в какой-то момент она начала сопернице помогать развиваться. Потом я это называл «Не мешай противнику умирать». Немного цинично, но логично. Я и в шахматы сейчас так учу. Хочется выиграть быстрее, и ты соперника освобождаешь, а надо его держать, и он сам задохнётся. Лена не выиграла, расстроилась. И потом на разборе партии мы страшно смеялись. Я говорю: «Вот ты взяла Эллочку, посадила её в тюрьму. Перевязала всеми верёвками. Эллочка сейчас будет сдаваться. А потом ты подходишь к ней — и раз, верёвку ослабила каким-то ходом. Потом другую ослабила, третью. Тут Эллочка поднимается, расправляет плечики, бросается на тебя и съедает».

— Талант у ребёнка сразу был виден? И ошибались ли вы в оценке?

— Гена Лешок — это была первая ошибка, но тогда я вообще ничего не понимал. Я больше хотел считать, что ко мне пришёл талант. Но нюх на таланты у меня был. И по Альтшуль уже с первых тренировок было заметно, что это Альтшуль. Уже через год она стала перворазрядницей в русские. А, например, в Зое Садовской сначала я ничего не видел.

— Как формировалась ваша тренерская методика?

— Первое, над чем я начал думать, — это когда переводить детей на стоклетки. Я даже написал трактат-реферат «Роль русских шашек в подготовке стоклеточников». Это важный вопрос. Я очень серьёзно относился к роли русских в подготовке. Играющему в них часто тяжело перейти на большую доску. И я себе написал целый ряд вещей, которые надо брать из русских шашек и которые не надо. Я прикинул, что мы до первого разряда обязательно занимаемся русскими шашками. Один из главных моих тезисов по стратегии был таким — русские и стоклеточные сильно отличаются, т.к. в русских шашках стратегия может быть подменена расчётом. И тонкие стратегические нюансы в русских шашках ни в коем случае давать не нужно. Я давал связку, игру центром, кол. Когда Шавель играл с Гантваргом в первенстве СССР 1967 года и шашки сошлись (оставалось где-то по 12 шашек), Шавель сидел и искал выигрыш, а у него уже была стратегически проигранная позиция. И Гантварг это понимал.

Был ещё один важный момент, без которого всё могло получиться иначе. Ключевая идея, считаю. Я любил футбол, сам им занимался в минском «Торпедо», даже приз за технику как-то по юношам получил. И моим первым учителем стал не шашист, а футболист Герд Мюллер (смеётся). Читаю я в «Советском спорте» про чемпионат мира 1974 года, и меня пробивает. Оказывается, Мюллер после игр по полчаса отрабатывал удары по пустым воротам, ему мальчик набрасывал мяч. Для того, чтобы довести до автоматизма эти удары.

Меня это так впечатлило, что стало моим ключевым моментом. Я сел и нарисовал все возможные позиции на русской доске, начиная с первого ряда, где отдают одну и бьют две. Наверное, что-то пропустил, но в итоге получилось 165 позиций. И все дети перерисовали в тетради (вот здесь они и пригодились) эти позиции и потом отрабатывали их месяца три, в том числе и Альтшуль, Пашкевич, Садовская при всей их гениальности. Нужно было читать эти позиции где-то за три минуты, просто читать и многократно. Вот с этого я начинал.

И потом я понял, что это было очень правильно. Я не делал так, как многие тренеры, — мы это прошли, идём дальше. Это как велосипед. Дома стоит тренажёр, и ты его каждый день крутишь. Когда тренер говорит, что мы это прошли, я отвечаю, что ты не можешь сделать зарядку один раз, нужно каждый день её делать. А позже я сосредоточился на картотеке, в основном позиции в неё я брал из книги Купермана по тактике. Это была ключевая тогда книга, как и его же по стратегии. В картотеке по тактике было где-то 500 позиций. Мы шли на игру и брали с собой её. Сели, 10 минут посмотрели. Причём они знали все эти позиции, их не нужно было решать. Это настраивало на то, что может встретиться в партии, — в классических позициях, в коловых, в связках.

Моя методика по стратегии есть в книжке. Та же система из семи принципов, с чего начинать, к чему стремиться. Вообще, простые вещи я всегда ставил выше сложных. Я уверен, что в Союзе в борьбе тренеров столько времени, сколько я уделял комбинациям «отдать одну побить две» при работе с непростыми детьми, если не сказать гениальными, имея в виду моих учеников многих, не уделял никто. Это даёт результаты и в шахматах. Я всегда говорю, что если бы был мат в полхода, то я бы ещё больше занимался им. Если бы можно было отдать полшашки и побить полторы, то я бы занимался этим (улыбается). Это основа. Что касается всего остального, методику же нужно чувствовать. И ученика нужно чувствовать, жить с ним одной жизнью. Я никогда особо не пережимал, но в моментах, которые считал решающими, действовал очень жёстко. Но их было совсем немного.

Я шёл своим путём. Ты же никогда вначале не знаешь, как на самом деле. Ты начал работать, откуда ты знаешь, в чём твой конёк, какая твоя основная идея? Но потом я уже понял. Если в двух словах, то моим кредо было искать ошибки. И у себя, и у учеников. Честно сказать, я специально к каждой тренировке особо не готовился. Я больше интуитивно понимал, что делать. У меня, естественно, было много подготовленного материала. Им я всё время занимался. И когда я шёл на тренировку, то прикидывал: что было на последней, где сыграли не так в том турнире, в этом. Интуиция меня не подводила в этом плане. И судя по тому, какими ученики выросли, я думаю, в основном я всё делал правильно.

Я давал классику, школу — Сейбрандс, Гантварг, Андрейко и другие. Классика была в основе. Учил играть правильно. Конечно, смотрел много партий великих. Получал удовольствие от творчества Гантварга, от его игры, от напора. Он, конечно, боец. Но в партиях есть не только воля. Они очень насыщенные, красивые, планы длинные, глубокие. Я это не потому говорю, что с Толиком мы дружим уже 65 лет.

Гантварг нам хорошо помогал на сборах. Привлечь его было особым везением. Он помогал с дебютами, какими-то отдельными вещами. Например, в 1988 году, когда Зоя играла с Левиной в Ялте, мы были на сборах в Симферополе, и Гантварг там тоже помогал. И Альтшуль он помогал, и Пашкевич. Ватутин с Пресманом очень приличными спарринг-партнёрами были для него. Моя помощь Гантваргу чисто профессиональная была близка к нулю, я думаю. Хотя я ездил тренером в Сенегал, когда он выиграл чемпионат мира. Но это больше была товарищеская помощь.

Люблю смотреть и партии учеников, наслаждаюсь этим. Сейчас я готов платить деньги, чтобы смотреть, как некоторые мои ученики блиц играют. Всё идёт зрелищно и тонко.

Помню, Лена играла в Голландии, это был 1979 год, кажется. Я находился в Вильнюсе тогда. И «64» напечатал её победную партию с Михайловской, которой я ещё не видел. Красивая партия, она есть в моей книжке. Лена полурогатку классно исполнила с зажимом в конце. Тогда в Вильнюсе Яша Шаус диктовал мне партию, а я угадывал ходы Лены. И я как начал подряд угадывать, он на меня глаза вытаращил. Просто это были отработанные приёмы: тащить эту, подтянуть сюда, закрыть там, поменяться на 30, взять в подкову, потом схватить в клещи.

— Помимо футбола, брали ли что-то полезное в других видах спорта?

— У любого тренера я всегда старался что-то взять. И это абсолютно правильно. Великий шахматный тренер Марк Дворецкий просил присылать всё, что под руку попадалось. И я был такой. Кто-то что-то сказал — и ты взял это. Иногда бывает так, что фраза, сказанная о том, что ты прекрасно знаешь, подана так афористично и доходчиво, что я знаю — этому ученику я так скажу. А другому — иначе, возможно. Что касается других видов спорта, у меня было очень много бесед с великими тренерами — по баскетболу, фехтованию, гандболу, лёгкой атлетике, футболу, борьбе и другим. Бышовец, Фель, Гойхман, Миронович — эти фамилии первыми вспоминаются. Я и с игроками много говорил, это интересно. С Зыгмантовичем, Каршакевичем. Какими-то общими с другими видами моментами я пользовался.

Опыт, не обязательно твой, — это бесценная вещь. Я считаю, что в тренерстве, почти уверен, что это ко всем видам спорта относится, к шашкам и шахматам точно, половина работы с учеником — это не конкретно шашки, не теория или практика. Это работа над личностью. Тут, конечно, у меня были свои плюсы, и я мог это делать. Это был мой конёк. В отличие от дебютов или ещё чего-то. Как в футболе, когда у главного тренера есть помощники: кто-то вратарей тренирует, кто-то ОФП занимается. Многое решает обратная связь, а это чутьё. Чувство на талант, чтобы его заметить, когда другому кажется, что там ничего нет. А ты должен увидеть, если оно у тебя есть. Тут я не побоюсь сказать, что у меня было такое звериное чувство. Я чувствовал учеников, а это очень важно.
 

В шахматах бывает, что наблюдаю за партией, и тренер какой-нибудь говорит про ученика: «Сейчас мат ладьёй и королём будет ставить». Я смотрю на этого ребёнка, которого не знаю. И почти на 100% угадывал, что не поставит. Тренер говорит: «Ну как так? Я же много раз ему показывал». А я всегда отвечал: «Объяснять можно сто раз, но надо, чтобы ученик один раз понял». Кто-то говорит, что ученики решили 50 позиций. А на какую глубину ты вложил эти позиции? И надо ли было столько? Иногда надо на скорость решить, такое тоже есть. Я когда-то взял у Андрейко интересную идейку. Андрис ходил с журнальчиком, где тактика была. Мы идём рядом, и он показывает, как решает — раз, раз, раз, раз. Я ему: «Ты так быстро?» Он говорит: «Понимаешь, если у меня что-то не получается, я не останавливаюсь». Я понял идею Андриса — он хочет видеть автоматически это, на ходу. И я тоже её применял. Что-то Гантварг скажет, и я — раз, себе забрал, всё на тренерскую работу перекладывал. Из таких мелочей что-то строится. Тут мелочь, там мелочь.

— Много слышал про ваши воскресные турниры.

— Наши воскресенья были одним из ключевых моментов в подготовке. Мы собирались в девять утра и заканчивали где-то в три. Иногда после тренировки мы ещё шли в футбол играть в 98-ю школу. По воскресеньям мы играли «Олимпийские турниры» в стоклеточные шашки. Я всем дал имена игроков. Альтшуль была Вирсмой, не знаю, почему. Олег Прокопович почему-то был Гантваргом. Шлейфмана я называл Робеларом, это гаитянский игрок. У Паши Шацова была не очень благозвучная кличка по фамилии монгола — Жамсран Ендомжанц. Для разнообразия Пашкевич была Ферпостом из Бельгии, Терешко — Делорье, по-моему. Из Африки у нас был Баба Си — Малинин, он у Чеховского занимался, приходил иногда. Кто-то был Куперманом, Сейбрандса у нас не было, кажется. Саша Пресман любил шутить, поэтому был Шутилкиным. Дети ждали этот турнир, им было интересно. Я же ещё и комментировал его. Мне кажется, на этих воскресеньях мы много выиграли. Это было наше преимущество перед другими, я не думаю, что кто-то ещё в Союзе работал по шесть часов по воскресеньям.

— В какой-то момент у вас сформировалась очень сильная группа, кто-то называл её «девяткой». Расскажите о ней.

— Начну с Альтшуль и Садовской. Они очень разные. Если аналогию с шахматами провести, то Лена — это Карпов, а Зоя — Каспаров. Они — великие игроки. С Леной было очень легко. Она слушалась и благодаря своему таланту всё правильно усваивала. У Лены тонкое чутьё, тонкая игра. Боец она была отменный. Я знал, что, когда после четырёх часов борьбы кончался цейтнот, а позицию ещё надо играть на фоне усталости, она будет выжимать всё что можно. Лена уникальна, она же в 14 лет стала чемпионкой СССР, в 16 — мира, а в 22 уже была 5-кратной чемпионкой мира. После этого Лена всё время была наверху, но уже не выигрывала.

С Зоей было сложно, но однажды такой подала сигнал, после которого любой из тренеров в неё вцепился бы. Есть комбинация в стоклетках, я не помню автора, в конце получается крест. Чёрные шашки стоят ровно крест-накрест, их много, по пять-шесть в каждую сторону. И когда сбиваешь в конце, дамка делает несколько кругов. Позиция в этой комбинации была совершенно неестественной, ещё и решение невозможно запомнить. На одной из тренировок я её показал. А Зоя тогда ничем не выделялась. И через некоторое время — может, месяц прошёл — я без особой надежды спросил, помнит ли кто-то эту комбинацию. И Зоя сказала, что помнит. Я чуть со стула не свалился. Она поставила позицию, и оказалось, что и решение помнила. У неё жутко цепкая память.

Их матч 1986 года меня поссорил на какое-то время с Леной. Я ей прямо сказал тогда, что в душе болел за Зою, потому что, если две дочери идут к вершине, то хочется, чтобы победила младшая. Хотя если победит старшая — ничего страшного, работаем дальше. Но потом у нас отношения с Леной снова стали хорошими, и до её отъезда в 1990 году мы вместе ездили на чемпионаты мира и Союза. Зое я последний раз помогал в 1996 году в матче с Карен ван Лит в Голландии, прилетел тогда из США.

У Иры Пашкевич своеобразный талант. Ей не хватало определённых качеств, чтобы стать первой в мире. Но она была элитным игроком. У Иры не было мощной стратегии, но были тонкости в игре. Она играла плотно, шашечка к шашечке. У Иры было своё, хитроватое проникновение в позицию. Тренировать её было легко. Столько первенств Беларуси она выиграла — это же класс.

Олечка Садовская, к сожалению, ушедшая, была способной шашисткой. Да, она уступала ведущим, но у неё был свой класс, свой уровень. У Оли была хорошая душа, она отдавала много любви мне как тренеру.

Не могу не сказать и про Люду Сохненко, хотя она в «девятку» не входила. Фактически я «снял» её с русских шашек. Мне удалось её переставить с малой доски, где она была чемпионкой Союза, на большую. Она играла хуже настоящих стоклеточниц, но за счёт мозгов стала чемпионкой мира. В 1976 году я должен был с Людой ехать на чемпионат Союза, но сказал ей, что не поеду. Много внимания уже уделял подрастающим девочкам. Она говорит: «Миша, ты хочешь, чтобы медаль тренера чемпионки СССР кто-то другой получил?» Люда жёсткой дамой была. Я ещё немного готовил её к чемпионату мира. Но в 1976 году сам позвонил Эммануилу Меринсу и попросил взять её тренироваться. Через три года Люда стала чемпионкой мира.

Среди ребят было две суперзвезды — Ватутин и Пресман. Женя был шестым в мире в 1990 году в круговом турнире. Он очень сильный гроссмейстер, у него выработался свой стиль. Я думаю, это его заслуга больше, чем моя. Женя вырос в большого тренера. С Сашей Пресманом они сильно дружили. Саша ездил в Гронинген его тренером в 1990 году. Как игроки они были совершенно разные. Саша в игре был, может быть, более яркий. Как игрок он своего потенциала, безусловно, не раскрыл до конца. Женя проигрывал реже, был пожёстче как игрок. Саша — это человек, который отдаёт. Он с книжкой много помогал. Часто я брал его секундантом Зои и Лены. Саша и сейчас для шашек много делает.

В 1992 году Ватутин и Пресман вместе с Гантваргом выиграли Всемирную шашечную олимпиаду в итальянском Мори. Я прошёл отбор в команду, но накануне отъезда уступил место Жене. Это было очень тяжёлое решение. Ведь мне уже было 45. Когда ещё появился бы шанс побороться за медаль турнира такого уровня. Но ребята выиграли, значит всё было сделано правильно. Женя надёжно закрыл первую доску. А смог бы я так же сделать — это вопрос.

К сожалению, Пашеньки Шацова уже нет. Он пришёл заниматься в 1976 году, переехал из Гомеля. Ко мне Паша относился с очень большой симпатией. Он был безотказным товарищем. Паша очень много отдавал. Как шашист он был очень крепкий. В мой последний приезд в Минск я должен был улетать под утро. И ночью позвонил Паша, спросил, можно ли подъехать. Он приехал, мы попрощались. Меня это тогда удивило. Возможно, он уже что-то чувствовал, т.к. вскоре его не стало.

Виталик Ворушило пришёл позже, чем все остальные. Я на него всегда обращал серьёзное внимание, он подавал большие надежды. По-моему, в 1978 году Виталик разделил третье место в первенстве СССР среди юношей в Нижнем Тагиле. Хороший, солидный мастер. Трудно сказать, почему не поднялся выше.

Игорь Терешко — интересная личность. Когда он пришёл ко мне, то был сильно увлечён, был фанатом шашек. Яркой его чертой была тактика. Он много составлял, к этому у Игоря был талант. Видимо, стратегия ему не давалась так, как другим ребятам, поэтому результаты были хуже.

В этой группе я даже не вижу никого, кто имел бы наклонность к спиртному. Хотя их тренер не был аскетом в этом плане (улыбается). На эту тему есть одна смешная история. Как-то в Москве проходило заседание тренерского совета Федерации шашек СССР. Присутствовали и серьёзные люди из отдела шахмат и шашек Госкомспорта. Началось обсуждение юношей: кто пьёт, кто не пьёт. И Шаус, он всегда правильный был, встаёт: «Конечно, Мишенька — хороший тренер. Но, правда, мы знаем, что он может нарушить режим». И выдал довольно длинную тираду в своём стиле. Когда он закончил, я попросил слово в ответ: «Всё, что сказал Яша Шаус, — абсолютно правильно, это правда. Вот сидит Яшенька, посмотрите на него — розовощекий, круглолицый. Он не пьёт алкоголь, чем подаёт всем нам хороший пример. Тренер — это взрослый человек со своими недостатками, достоинствами, привычками. Яшенька в этом смысле молодец у нас. Миша — да, бывает Миша нарушает режим. Но это мы сейчас говорим про тренеров. А теперь я хочу два слова сказать про учеников. Кто-то когда-то из моих основных учеников нарушал? Вы не можете сказать, что мои дурные привычки предались ученикам. А теперь о Яшиных учениках». А они же многие пили постоянно, его юноши. И я начинаю перечислять фамилии. Такой смех пошёл (улыбается).

— Многие из ваших учеников стали хорошими тренерами. Задатки к этому у них были видны?

— Могу сказать, у кого я задатков не видел — у Лены Альтшуль. Было видно, что Женя Ватутин обдумывал всегда, что ему говорили. Видимо, со своей какой-то колокольни. Наверное, Саша Пресман мог бы быть тренером, но он пошёл в другую область — языки, компьютеры. Может быть, Зоя для меня неожиданностью стала, но она очень мозговитая. Это приятно, что ученики стали тренерами. Видимо, в чём-то им нравилось то, что я делаю. Ватутин — мощный тренер. Пашкевич, Терешко сейчас хорошо работают.

Я всегда старался объяснять, для чего я что-то на тренировке делаю. Например, сейчас с моим лучшим учеником, ему 14 лет, мы смотрим партии двух игроков — Фишера и Карпова. Почему именно их? Если ты движения их все уловишь, то поймёшь, из чего Карлсен состоит. Потому что Карлсен — это смесь этих двух игроков.

— Интуиция у тренера должна быть?

— Вообще, у меня внутренняя интуиция зверская. Я угадываю многие моменты. Ты знаешь, девочки очень боялись моих плохих предсказаний. Потому что они видели, что я ляпал невероятную вещь и очень часто попадал в точку. И когда предлагал сказать, что будет завтра, они отказывались. Но я предсказывал страшные вещи только в том случае, когда девочки что-то не так делали. Но сбывались не только плохие предсказания. Вообще, у меня с прогнозами было хорошо. Конечно, с Вангой мне тягаться трудно, потому что у меня не было видений ночных никаких. Но что-то где-то.

Как Цирик нам показывал чудеса на моих глазах. Сидели Гантварг, Корхов, ещё кто-то. Он спрашивал: «Мишенька, что они там смотрят? Через 22 хода в левом углу три на две будет». И после подсчёта ходов, начинался истерический смех у этих людей, потому что всё совпадало. Понятно, что он мог быстро посчитать, увидеть позицию. Но где брал количество ходов? Цирик на это отвечал: «Мишенька, не знаю. Что-то щёлкает внутри, и я говорю. Но иногда ошибаюсь на ход-два».

Когда Сохненко стала чемпионкой СССР в 1974 году, я спросил, не хочет ли она попробовать в стоклетки. И сказал, что через три года будет играть в первенстве мира. В 1977-м Люда сыграла.

В 1979 году мне нужно было распределить учеников по обществам. В «Спартаке» были Пашкевич, Пресман и Оля Садовская, в «Красном знамени» — Ватутин. Альтшуль была сначала в ЦСКА, потом перешла в «Урожай». А Зою я хотел отдать в «Красное знамя». Прихожу туда, сидит Иванашко, заслуженный тренер СССР по велоспорту. Я ему говорю: «Я дам вам одну девочку сейчас. Её зовут Зоя, фамилия Садовская, 12 лет». — «А результаты?» — «Результаты у неё будут». — «Ты бы мне Альтшуль дал». А Лена уже была чемпионкой Союза. И я ему выдаю фразу, чтоб я так жил: «Надо подождать. Через семь лет Зоя будет чемпионкой». И в 1986 году Зоя стала чемпионкой мира. И когда Иванашко меня встретил, за голову схватился: «Ну ты даёшь!» Это из хороших прогнозов.

В 1978-м мы с Альтшуль полетели на первый финал СССР в Алма-Ату. Заведующим спортом в Минском гороно был тогда Лапунов, потом он возглавлял федерацию футбола. Перед отъездом у нас состоялся такой диалог:

— Ну ты, наверное, за дынями?
— Ну нет, Леонид Андреевич, мы не за дынями.
— А что думаешь?
— Займёт второе — не удивлюсь.

В Алма-Ате я, ещё не совсем опытный тренер, проработавший всего 4,5 года, вёл Альтшуль по турниру интуитивно. Лене же всего 14 лет было, она ничего не знала о турнирной борьбе. Лена начала 4½ из 6. На старте я ей говорил так: «Играй свою игру, играй схемы. Просто играй, покажи, что ты умеешь». Там, кстати, мы Сохненко обыграли красиво. Фактически я её поймал на схему, показал Альтшуль полурогатку с двумя шашками на большаке. Я посмотрел партию Мищанский — Шульман 1977 года в Ереване. Схема кривая, но Мищанский её провёл. И я Лене показываю, предлагаю сыграть. Она: «Но ведь это не идеальная». Ну да, я сам так учил. И есть фотография, когда после хода Лены Сохненко поднимает глаза с выражением, как писал Звирбулис в журнале «Шашки»: «Так нас не учили — играть не идеальную». И Лена выиграла хорошую партию. И вот 4½ очка из 6. А Лена же меня спрашивала перед турниром о результате. Я сказал, что если будет хорошо играть, то есть шансы в пятёрку попасть. И тут лидирует, и четыре тура играть с чемпионкой мира Михайловской, Панфиловой, Ахмедовой из Узбекистана и Альбиной Эрис. Крепкие все такие. Я Лене говорю: «Сейчас эти четыре партии ты играешь по-другому. Играешь центром, жёстко. Допустим, кто-то из них в позиции 12 на 12 предлагает ничью. Ответ один — нет. Играешь чисто технически, на выжимание. У тебя техника выше». И Лена набирает 4 из 4. Так в 14 лет мы выиграли первенство Союза.

— Наверняка хватало и сложных моментов в работе.

— В апреле 1980 года в Минске проходил дополнительный матч из шести партий за звание чемпионки мира 1979 года между Альтшуль и Сохненко. И Лена, ведя со счётом 3:2, просто сдалась в ничейной позиции в последней партии и упустила титул. Это была большая трагедия, страшный удар в тот момент. Я не мог из толпы выбраться, а должен Лене сказать, что позиция была ничейная. Уже не помню, как я это сказал, но в этом плане я обычно правильно подбирал слова. Лена тогда уже играла сильнее Сохненко, это без вопросов. Позиционно она доминировала, но психологически Люда была похитрее. В последней партии были качели: Лена сначала могла выиграть, потом — проиграть. Шесть часов играли. Я тогда просто сказал: «Забыли. Ничего страшного. Ты выиграешь в Голландии турнир». Там в августе должен был пройти чемпионат мира по круговой системе. Так и произошло.

Расскажу про свои вторые слёзы. Даже не слёзы, а рыдания. Которые просто вырвались через пару недель борьбы. Зойка же нелёгкая всегда девушка была. Мы едем с ней в Алушту в 1980 году на полуфинал СССР. Зоя выполняет мастера и выходит в финал, 13 лет ей. В финале в Вильнюсе она набирает 1½ или 2 очка всего, ещё сырая была. В 1981 году финал СССР проходил в Минске. Зоя поделила 5-6-е места.

И вот 1982 год. Это был единственный раз, когда мои все четверо играли в финале — две Садовские, Альтшуль и Пашкевич. Со мной помощником поехал Шура Власенко. Финал был в Поти. Мы долго ехали поездом, и я предложил девочкам сыграть тренировочные партии. Сажаю Зою с Леной. Зоя говорит, что не будет играть. Я быстро понял, почему. Зоя уже хотела куда-то попадать после 5-го места. И не хотела с Леной играть, потому что перед турниром не хотела давать той уверенность. Я быстро принял решение. Понял, что надо действовать жёстко, иначе потом ничего не будет. Я вывожу Зою в тамбур и говорю ей: «Ты уже чемпионкой Союза хочешь стать? Ты чемпионкой не станешь в этом турнире. Но если ты слушаться будешь, то у тебя будут шансы на тройку. Это Лена с тобой не должна играть. Зачем ей тебя тренировать? Это игра для тебя, а не для неё. А если ты так начнёшь себя вести, то займёшь десятое место» (в итоге Зоя такое место и заняла — это возвращаясь к теме прогнозов). Зоя голову опустила: «Я не буду играть». Я говорю: «Тогда вариант простой. Девочек в Поти дальше везёт Власенко, а мы с тобой возвращаемся в Минск». Я бы это сделал стопроцентно. Для того чтобы она тренировалась, а не думала про это первое место. Приехали мы в Поти, и игра у Зои сразу, конечно, не пошла. Но я понял, что лучше пожертвовать этим годом, чем если бы я у неё на поводу пошёл. Тогда бы вообще всё сломалось. Это рискованное решение было, но, как потом выяснилось, правильное. И в какой-то момент турнира мы заходим в номер с Власенко, я говорю об игре Зои и вдруг начинаю непроизвольно рыдать. Это были мои вторые шашечные слёзы и первые тренерские. Уже в следующем году Зоя на Союзе делит третье место, попадает на чемпионат мира и т.д.

В Поти с Олей смешно было. Она начала плохо — проиграла первые четыре, кажется. Выходит как-то после партии, и я говорю: «Ну что ты расстраиваешься? Сейчас ещё 10 проиграешь, рекорд побьёшь в обратную сторону. Расслабься». В итоге Оля закончила «минус 2», нормально для первого раза. Остальные мои играли успешно: Лена первой стала, Ира поделила 2-4-е места.

— Психология — это самое сложное в тренерстве?

— Я думаю, да. Взрослая психология — не моя сильнейшая сторона, а детская — да. Я ребёнка чувствую. Это если дано, то дано. Во время тренировки тренер должен вдохновлять. Это я прочитал у Сосонко, хотя, по-моему, было ещё у великих древних. Есть очень хороший афоризм, который я сначала не понимал. «Хорошие тренеры тренируют хорошо. Очень хорошие тренеры — очень хорошо. А великие вдохновляют». Это очень важно. Ведь вся наша учёба и даже показ материала, на котором ученики потом обыгрывают чемпионов мира, — это же надо, чтобы ты их вдохновил. Я не к тому, что я великий, не великий. Какими только эпитетами меня не награждали! Они мне не нужны. Я думаю, вдохновить — это пик. Первые тренировки нужно проводить на большом подъёме. Надо влюбить детей в себя в хорошем смысле слова.

Я всегда должен ученику какие-то слова перед партией сказать. Тренер должен сказать. И я каждому находил свои слова. Обязательно. Если я не сказал ничего, то чувствовал себя дискомфортно.

У меня как-то шахматами занимался Додик Хейман, талантливый мальчик. В 10 лет он уже имел слабый первый разряд. Но бойцом ему быть было не дано. Мы как-то поехали на шахматный турнир. Была большая швейцарка, много команд. Додик выиграл пару партий, потом носился и носился — и подставил ферзя. Я, конечно, злой. В перерыве собрал команду. Кого-то хвалю, кого-то подбадриваю. А Додику говорю: «А ты — самая настоящая свинья». Дети от меня никогда такого не слышали. Додик растерялся немножко. Я объясняю, почему так сказал: «Мы здесь все стараемся, родители приехали, и твои тоже. Все болеют за всех. Садись и работай за партией. Чтобы я тебя не видел бегающим по залу». Жёстко прошёлся. И пять оставшихся партий он выиграл.

А вот история про чемпиона мира по шахматам до 16 лет 2005 года Сашу Лендермана. Я — его первый тренер, два года с ним работал, с 10 до 12 лет. Психика у Саши была трудной, неустойчивой. В школе я проводил турнир с призами, таблица висела. Саша был ещё послабее остальных. И он отказывается играть: «Все будут смеяться над моими нулями». А у меня в ту же секунду идея: «У тебя не будет ни одного нуля. Я тебе буду ставить маленькие точки вместо них, и никто их не будет видеть. А единицы и нули я буду ставить жирные». И он согласился играть и даже в плюсе закончил.

Ещё одна вещь у меня была неплохая. Вот ребёнок много зевает. Но это естественно. И у меня сразу афоризм, переделанный, не мой: «Скорость — сестра таланта. А зевок — брат скорости». Дети, услышав это, улыбаются. Всё должно быть с улыбкой.

— О вас и успехах ваших учеников много писали, снимали фильмы. Вы чувствовали свою популярность?

— В конце 1993 года мне показалось, что с сердцем что-то не то. Я вызвал скорую. Врачи приехали, измерили давление, какой-то укол сделали. Вроде всё нормально. Врач уходит и спрашивает: «Это не вы тренируете шашисток?» Услышав утвердительный ответ, забрал меня и повёз в больницу скорой помощи. Приезжаем туда, проходим в приёмный покой, и, как сейчас помню, он пальцем показывает на меня и говорит: «Пожалуйста, это национальная гордость». Это штрих к популярности шашек тогда в Беларуси.

После победы Лены в чемпионате СССР в 14 лет ей домой пришёл мешок писем со всего Союза, просто мешок. Её большой портрет был в «Советском спорте». Кстати, Лена очень неохотно шла на контакт с журналистами — интервью, телевидение. Приходилось заставлять её, говорить, что наш вид спорта нуждается в освещении.

Журналисты хорошо ко мне относились, со многими мы стали друзьями — с Петропавловским, Тереховым, Майским. Я быстро стал своим в «Физкультурнике Белоруссии». Плюс пошли успехи. Потом часто даже в Америке встречал людей, которые заочно меня знали, потому что о нас постоянно газеты писали. Шашки тогда сильно гремели в БССР. Кстати, многие журналисты, которые со мной общались заочно, при личной встрече удивлялись. Они думали, что я седой, хромой, что мне 90 лет, раз я наставник (улыбается). А мне ещё и 40 не было.

На эту тему есть ещё одна история. Летом 1996 года я первый раз приехал на побывку в Минск из Америки. Захожу во Дворец, начинаются гулянья, конечно. Директором ещё был Валера Высоцкий. И где-то на следующий день я снова выхожу в сторону Дворца. А напротив него как раз открылись кафешки. День солнечный, я сажусь за столик на улице. Мимо проходит много людей, и разных моих знакомых среди них полно, центр города всё-таки. Кто-то подошёл, подсел ко мне. И так постоянно: один уходит, второй приходит, знакомые знакомых присоединяются. В итоге во Дворец я так и не попал в тот день. Поздно вечером домой меня доставили Паша Шацов и Саша Пресман. Следующим утром я всё-таки добираюсь до Дворца и на вопрос Саши: «Шеф, как вы?» — отвечаю: «Я понял одну вещь про вчерашний день. Я целый день провёл на свежем воздухе» (смеётся).

— Для многих тренеров ваша книга «Уроки стратегии на 100 клетках» стала настольной. Как она писалась?

— С книгой было интересно. Тогда получить какой-то заказ в шашки от издательства «Физкультура и спорт» было практически невозможно. Я не помню, у кого, кроме Купермана, там выходили книжки. Володя Вигман издал там одну — «Радость творчества». Хотя он хотел назвать её «В жизни должна быть радость». Но отказали. Советское время, и звучало это, как будто радости нет, но должна быть. В итоге название изменили.

И как-то Наташа Полянская сказала, что издательство готово выпустить мою книгу. Мы подписали контракт в 1987 году, кажется. Я работал над ней постоянно, брал на все соревнования.

Сильно помогал Саша Пресман. Он, например, придумал ПТИ — полезную тактическую идею. В книге есть одна позиция четыре на четыре в главе «К чему надо стремиться». Помню, как мы её анализировали часов десять. Года через два я сдал рукопись, мне выплатили аванс, где-то 2600 рублей. Вообще, я удивляюсь, что я её написал, это не в моём духе. Книжка должна была выйти в 1991 году, был даже анонс в центральном книжном магазине Минска. Но Советский Союз развалился, и книга не вышла. Издательство мне разрешило её выпускать в других местах. Её взяли голландцы, вышла одна часть, вторая. Позже переиздавали, переводил Балякин. Потом французы, итальянцы выпустили. В 2000 году она вышла в Минске в издательстве «Белпринт».

Версию для голландцев я даже писал дома у известного белорусского футболиста Андрея Зыгмантовича. Он тогда играл за команду из Гронингена и пригласил пожить у него, мы были знакомы. В клубе Андрею дали трёхэтажный особняк с машиной. И я неделю прожил у него. Хорошо там писалось. Говорил Андрею, что Болдинская осень у меня. Подарил потом ему экземпляр. Побывал и на нескольких матчах «Гронингена». Однажды c Зико, как Зыгмантовича звали в минском «Динамо», и известным югославом Милко Джуровским в казино даже съездили.

— Владимир Вигман в отличном рассказе «Пан Кац» увековечил ваш первый выезд за границу.

— Однажды Зоя мне звонит и говорит, что у них в Риге по радио артист театра читал «Пан Кац». Рассказ ушёл в народ. Из этой поездки есть ещё две истории.

В выходной день была запланирована поездка в Краков. Выезжать нужно было рано утром. А накануне в нашу гостиницу заселились члены профсоюза «Солидарность», которые против Ярузельского. Я попал к ним в компанию, выпивали, естественно. Сначала они немного наехали на меня — мол, я от Андропова, но потом разобрались. Один из них даже подарил мне цепочку со словами гимна «Солидарности». В номер пришёл часа в четыре утра. А уже в пять раздаётся стук в дверь. Александр Андреевич Шабалин посмотрел на меня со словами: «Миша, ну и вид у вас». Он был со мной на «вы», а я его называл Шефом. Я объяснил, что нужно было внедриться врагу в тылы. Садимся мы в машину «Полонез», она трогается, и я спрашиваю, пытаясь понять, что происходит:

— Шеф, куда мы вообще едем?
— Как куда? В Краков.
— А сколько это километров?
— 180.
— В такую даль за пивом.

Шабалин начал смеяться и сказал фразу, которую он мне всегда говорил: «Миша, вы прощены». А я думал только о пиве, до которого было 180 километров.

Лена Альтшуль тот чемпионат мира выиграла. Мы возвращаемся назад на поезде. Выпиваем в купе со старшим Вирным, и он заводит свой обычный разговор:

— Миша, ну что ты меня так не любишь?
— Саша, что ты такое говоришь? Я тебя так люблю, так люблю. Я тебя в декларацию вписал!
— В какую декларацию?
— В таможенную. В ней есть графа «Какие ценности вы везёте из-за рубежа». Я и указал Лену и тебя.

— Думаю, смешные истории не только на том турнире случались.

— Расскажу ещё две. Единственный раз в жизни я повёз детей на «Чудо-шашки» в 1976 году в детский лагерь под Луганском. Мы взяли второе место, хотя уверенно лидировали большую часть турнира. Альтшуль только пол-очка потеряла, кажется. Под конец нас обогнала команда из Нижнего Тагила. Она должна была играть с армянами, которые играли слабовато. И я им для смеха говорю (рассказывает с кавказским акцентом. — В.А.): «Товарищи, завтра, когда солнце едва встанет над Луганском, четыре армянских джигита на разгорячённых конях войдут в этот город и не оставят там камня на камне». Они мне: «Товарищ Кац, вы не волнуйтесь, джигиты завтра будут стараться». Наступает утро, они садятся играть. А играли на большой поляне, столы были огорожены канатами. Тренеры не должны подходить, общаться с детьми. Проходит пять минут после начала тура. Я стою у каната, и тут из-за своей доски встаёт маленький армянин, мчится ко мне стрелой и в руку даёт записку. Я даже не успел среагировать. Судьи увидели это, тогда Чубаров Лев Алексеевич был главным, берут меня под белы ручки и заводят в беседку. Я открываю записку: «Товарищ Кац, один джигит уже проиграл».

Кубок СССР 1980 года в Измаиле. За сборную Белоруссии в стоклетки играли Гантварг, Свизинский, Шульман и Пашкевич, в русские — Плакхин, Беляевский, Агашин, Соркина. Я тоже должен был играть, но поменялся со Свизинским и стал тренером. Мы жили на турбазе «Дунай». Завтра матч с Латвией, и я даю установку команде. Мы идём на первом месте. Говорю: «В принципе, всё понятно. Русские делают ничью». Смотрю, Алик Плакхин потирает руки. По-моему, ему с Вигманом предстояло играть. А я продолжаю: «А евреи выигрывают». Смешная история, потом она долго гуляла по редакции «Физкультурника».

— 25 июля 1994 года вы улетели в Нью-Йорк. Тяжело ли далось решение о переезде?

— Мои родители и брат в 1990 году эмигрировали в Израиль. В декабре 1993 года в США улетели моя старшая дочка Ирочка, жена и её сын от первого брака Женя. А я плохо представлял, как вообще могу уехать. Родители мне постоянно говорили: «Миша, ты пропадёшь один. Ты должен уехать». Я этого не боялся, пытался это дело оттянуть, как-то уйти от этого. Работа была для меня важнее. И я бы не уехал, если бы не родители, которые значили для меня много. При всей моей любви к дочери, больше сыграл их авторитет. Это было очень сложное решение.

США — не моя страна, но я ей благодарен. Моё основное счастье в этой стране — это то, что я имею здесь работу, которую обожаю и люблю. Вот сейчас я, например, смотрел партии Карпова. Я мог бы зарабатывать очень приличные деньги, если бы взял больше учеников. Но я предпочитаю изучать сам что-то, много времени на это трачу.

Журналисты в 1994 году задавались вопросом: «Как так случилось, что человек, находящийся в зените, вдруг переезжает?» Но мотивация у меня уже была не та. С десяток чемпионатов мира учениками был выигран. Мне уже было неинтересно. Я ещё когда уезжал, всем сказал, что перехожу на шахматы. Уже было 200 книг шахматных собрано за те годы, что я интересовался этой игрой. Мне это было очень интересно, это была новая мотивация.

Но поначалу в Нью-Йорке я пошёл работать секьюрити. Там смешной случай произошёл. Звонят мне домой: «Майкл, ты должен быть на 34-й авеню в 12 ночи». Я надеваю форму, прибегаю туда. Меня отправляют в комнату на 23-м этаже — охраняй. Там компьютеры стоят, я не очень понимаю, что охранять. А лето, жарко. Через полчаса я разделся, трусы, правда, оставил. И прилёг поспать. Тут стук в дверь. Я ничего не понимаю, открываю дверь, и заходит мужик. Немая сцена. Я в трусах, он в форме с бляшкой проверяющего на груди. Через 30 секунд он опомнился и говорит: «Гай, ю хэв ту лук мо профешнл». И ушёл, но меня не сдал. К счастью, потом я перешёл на тренерскую работу.

Меня нашёл Евгений Моисеевич Геллер, он был очень известной фигурой в Беларуси, преподаватель, автор детской игры «Спортландия». Он устроил меня в Шорфронт — еврейский центр, который находится в минуте ходьбы от моего дома. Так я начал вести шахматы в 1995 году.

А в 1998 году я познакомился с Доней Хаселев. Благодаря ей в марте следующего года мы открыли школу «Белая ладья». Так что ещё один юбилей у меня будет в этом году — 25 лет школе. Кроме меня, сейчас в ней работают ещё шесть тренеров — из Украины, Грузии, России. У нас очень хороший коллектив. И серьёзные достижения школы — это результат работы этого слаженного коллектива. Удивительно, что за 25 лет он практически не изменился.

В школе за эти годы было подготовлено 10 мастеров. Из них Саша Лендерман, про которого я рассказывал, стал гроссмейстером и, что важно, тренером сборной США, когда она в 2016 году в Баку выиграла Олимпиаду спустя 40 лет. Международными мастерами стали Ира Зенюк, Саша Островский и Лена Кац, моя дочка. Кандидатами — около трёх десятков человек. За эти годы сотни детей прошли через школу. Некоторые из них уже приводят на занятия своих детей. Я не знаю, как сейчас, но долгие годы мы были единственной стационарной школой в Нью-Йорке. Остальные, которых здесь много, в основном собирают детей на сессии.

Также наши ученики одержали около 20 побед в личных и командных чемпионатах Америки в разных возрастных категориях, многие участвовали в первенствах мира. Моя Лена пять лет была сильнейшей в своём возрасте в США. Мы вместе с ней были на пяти чемпионатах мира — в Аргентине, Вьетнаме, Грузии, дважды в Турции. Лучшее её место — седьмое в группе до 14 лет в 2009 году. Лена попадала в число 10 ведущих юных шахматистов США, для которых Каспаров два раза в год проводил тренировочные сессии по два дня. Когда дочка стала седьмой на мире, Гарик хвалил её.

В 2006 году Каспаров награждал победителей первенства США, в том числе мою Лену. Я потом вышел на сцену пожать Гарику руку, дочка нас сфотографировала. Фото получилось интересным: Каспаров — с головой, я — без головы. Пожалуй, не будем его публиковать (улыбается). Гарик предложил перейти на «ты», но я, честно говоря, постеснялся. Такой пиетет был.

Ещё две истории про школу. В 1999 году, когда она только открылась, один мужчина привёл маленького сына. Он, может быть, неделю у нас позанимался. Помню, сидел он в последнем ряду, немного тщедушным был. Но дело в том, что я тогда ещё не очень хорошо владел шахматной терминологией на английском языке, и они ушли. Этим мальчиком был Фабиано Каруана.

Когда-то мой ученик Яша Шварцман поехал на первенство Америки до 8 лет, шёл 5 из 5 и в последнем туре играл с Накамурой. Имел выигранный ладейный эндшпиль с двумя лишними пешками, но проиграл. Через много лет я спросил у Хикару про эту партию, он вспомнил её.

В 1999 году на открытие школы приезжал известный журналист Наум Дымарский, снимал сюжет для телевидения. В том году в Нью-Йорке выходил телевизионный шахматный клуб, раз в две недели. Вёл его Наум Александрович. Помогать он пригласил меня. Я рассказывал про историю шахмат, что-то показывал. Кто-то из шахматистов даже высказывал претензии, что в программе работает шашист. На это Дымарский, одно время возглавлявший Федерацию шашек СССР, отвечал: «Я прекрасно знаю, кто такой Миша Кац». Мы с ним сильно подружились тогда.

За всё время я только одного парня здесь в шашки тренировал — Мишу Лаевского, ему было 13 лет. Сам он из Харькова, там занимался русскими. Его мама меня нашла, мы тренировались в стоклетки. Год-полтора мы работали. Он отобрался на юношеский чемпионат мира, но ехать туда нужно было за свой счёт. К сожалению, он умер в 35 лет.

— Знаю, что вы и шахматную книжку написали.

— С этой книжкой получилось так. 2004 год, я сижу на тренировке с ребёнком. И что-то у меня в голове такое складывается:

Король вздыхает «ох» и «ах»
И повторяет снова:
«Ведь мне объявлен страшный шах
Ладьёй я атакован».

Я пришёл домой после тренировки — и вдруг как полилось. В итоге за неделю написал 100 четверостиший и оформил их в книгу для новичков, которую назвал «Это даже интересно». Она вышла тиражом две тысячи экземпляров, почти все уже разошлись, штук 50 осталось. Книжка есть у Каспарова, Карпова, Гельфанда, Белявского, Юсупова, Камского и многих других.
Сергей, сын Лёни Бондаря, друга семьи Каспаровых, мне рассказывал, что показал эту книгу Гарику, и тот все полтора часа их разговора листал её и улыбался. Яков Дамский сказал так: «Очень хорошая работа. Жалко, что мне не пять лет и я не могу всё начать сначала». Это для меня была самая высокая оценка. Книга получилась, мне за неё не стыдно. Многие четверостишия дети легко запоминают наизусть.

— Следите ли вы сейчас за шашками?

— Сильно не слежу. Радует то, что Иванчук очень любит шашки. Кстати, он начал интересоваться ими ещё в 90-х годах. Иванчук приходил на матч Украина — Голландия, играл в шашки с Мишей Корховым.

Шашечные партии я сейчас почти не смотрю, настолько погрузился в шахматы. Игры же ведь похожие по своей сути. В том числе по тренерской стратегии. Дворецкий мне когда-то писал, что в ней вообще не должно быть пропасти и, в принципе, стратегия должна быть одинаковой. Когда я с дочкой Леной ездил на чемпионаты мира среди детей, я много вечеров беседовал про тренерскую работу с известным шахматным наставником Адрианом Михальчишиным. Никакой разницы.

Я сейчас могу работать с сильными мастерами, у которых нет классической базы. Много могу им показать, потому что у меня классифицировано в тетрадях около четырёх тысяч партий. Допустим, я партий Алехина 500 просмотрел и отобрал 200. Фишера я посмотрел 747, выбрал 220, а потом ужал до 109. Из множества партий Карпова я взял 140, после «шлифовки» осталось 113. Поэтому мне сейчас легко. А в стоклетки — попробуй научи.

— Что пожелаете себе в ближайшие пять лет?

— Пожелаю по фильму про Высоцкого: буду каждый год говорить «спасибо, что живой». Всегда хочется, чтобы твои близкие долго жили. Самому быть относительно здоровым. Ещё сил, особенно нервных, для того чтобы продолжать любимую работу. И, конечно, хочется побывать в Беларуси. Встретиться с товарищами и учениками.

Воспоминания учеников Михаила Каца

Фотографии из архивов М. Каца, А. Гантварга, З. Голубевой, Е. Ватутина, А. Пресмана, И. Пашкевич, Белорусской федерации шашек, БГАКФФД, РИА Новости и из открытых источников.